– Но про наше с Иннокентием участие пока ни слова, – напомнил Фишер. – Как договорились.

– Могила! – Каретников провел пальцем по горлу. – Только в день икс. Но и вы не забудьте: у меня на ваш бывший и будущий контент теперь эксклюзив… Только, ради всего святого, когда будете общаться с Рыбиным, таких импортных слов не употребляйте. Иностранными лейблами на одежде тоже не сверкайте, а патриотизма замесите погуще, он это любит. Уловили мысль?

Вместо ответа Вилли Максович поманил нас в прихожую, где оставил на вешалке свой кожаный плащ, приподнял его за лацкан и гордо объявил:

– В шестьдесят седьмом куплен, и все сносу нет. Фабрика «Большевичка», город Москва. За такой патриотизм Рыбин нас не просто полюбит, а к сердцу прижмет, как родных…

Через несколько минут, когда мы, простившись с журналистом, вышли из его квартиры в подъезд, я уважительно пощупал рукав раритетного плаща и спросил у Фишера:

– Неужели вы его правда купили больше пятидесяти лет назад?

– Тихо! – шепотом сказал Вилли Максович и лишь после того, как мы оказались на улице, добавил: – Нет, я наврал, он у меня гораздо раньше. И это хоть и «Бо…», но никакая не «Большевичка»… На-ка, подержи, – он сунул мне в руки невесть откуда взявшийся тяжелый сверток, перевязанный шпагатом, загнул полу плаща и показал мне маленькую полустертую этикетку: пять черных букв «BOSCH» на сером фоне и рядом силуэт барса в прыжке. – И я его, сам понимаешь, не покупал. В сорок втором мы с напарником, еще помоложе тебя, под Псковом загнали в болото «хорьх» генерала Витца. Генерал с шофером успели дать деру, а мы поделили найденные трофеи: мой напарник забрал портфель с документами, а я этот плащ. Видишь, до сих пор его ношу. Но откуда он у меня взялся, пусть для посторонних останется секретом…

– Таким же секретом, как и детали вчерашнего полета на «Челси»? – хитро спросил я. – Вы ведь за завтраком нарочно делали рекламу мне, а себя задвигали на задний план, да?

– Браво, Иннокентий, ты раскусил мой трюк! – Фишер забрал у меня обратно таинственный пакет и пристроил его под мышкой. – Аким отличный парень, он нам реально помог – и с информацией, и вот с этим реквизитом. Я уверен, он не нарушит обещание и не сдаст нас по доброй воле, но мало ли что? Вдруг его подвергнут допросу с пентоталом? Пусть рассказывает только то, в чем сам не сомневается. И пусть лучше они думают, что я просто юморной дедулька. Про тебя пионерчики уже и так знают, а мне желательно оставаться для них сюрпризом как можно дольше. Поверь старому партизану, молчание – самая твердая в мире валюта. И ты при Рыбине случайно не сболтни лишнего. Ненадежный народец эти кремлевские. Когда ты им нужен, они мягко стелют, а когда не нужен, продадут за ломаный пфенниг. Помню, был у них такой товарищ Семичастный. Пока на трибуну не взойдет – брат родной. Как взойдет – волчина позорный… Хотя ладно, дорасскажу потом. Нам сюда, в метро. Едем до «Киевской»…

К Рыбину на дачу, в элитный поселок Бужарово Истринского района, мы добирались по сложной траектории. На Киевском вокзале Фишер вскрыл еще одну свою нычку, взял конверт с деньгами и какой-то мешок. Потом мы заехали в лавку «Все для праздников» на Красной Пресне, где старику продали – после долгих переговоров и с оглядкой – коричневый баллон без маркировки. Напоследок в магазине «Мир веревок» на улице Трофимова он купил большую бухту каната. После этого у Фишера остались всего три пятисотки: две из них он вернул обратно в конверт, а одну отдал мне, сказав: «На всякий случай – если разделимся».

Из магазина мы вышли на проспект Андропова, но двинулись не к автобусной остановке, а в противоположную сторону. Вилли Максович навьючил на меня, как на ишака, весь наш немалый груз и налегке встал у обочины, всматриваясь в несущийся поток машин.

Минут через двадцать, когда у меня уже затекли плечи, пальцы и шея, Фишер радостно воскликнул: «А вот и наше персональное авто! Готовься!» – и замахал руками. Остановился окутанный паром монстр с большой кабиной, за которой вместо кузова громоздилась увесистая металлическая конструкция, похожая на косо лежащую огромную солонку. Вилли Максович легко вскочил на подножку, через окно кабины пошептался с водителем, открыл дверь и сделал мне знак: дескать, залезай. Кряхтя, я с вещами взобрался на сиденье, старик запрыгнул следом за мной и сказал: «Полный вперед!» Пока мы ехали до Бужарова, огромная солонка у меня за спиной тяжко громыхала на каждом ухабе, а водитель, перекрикивая грохот, всю дорогу обсуждал с Вилли Максовичем преимущество старых добрых паровых двигателей перед нынешними бензиновыми. От шума, тряски, громких голосов и пара, то и дело залетавшего в кабину, я слегка обалдел. Путь показался мне вечностью; когда же наконец водитель высадил нас у кромки леса и покатил дальше, выяснилось, что мы уложились всего в час пятнадцать.

– Аким был прав, – с удовлетворением сказал Фишер, отряхивая плащ. – Это лучший вид здешнего транспорта. Такси чересчур дороги, рейсовые автобусы привязаны к расписанию, фуры – вечная добыча для гайцов. А что им взять с бетономешалки? Ведро цемента максимум.

Старик вытащил из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок, развернул и показал мне.

– Заштрихованный квадратик – участок леса, где мы с тобой находимся, – объявил он. – Черная сплошная линия внутри квадратика – пятиметровый забор вокруг дачного поселка. Пунктир рядом со сплошной – колючая проволока поверх забора. Вот этот крестик – сторожевая будка КПП и въездные ворота. Нас через них не пропустят, поэтому мы туда и не пойдем. А пойдем мы в чащу, откуда человеку неподготовленному на территорию проникнуть трудно. Но нас-то предупредили заранее, мы подготовились, и поэтому нам будет легко… За мной, курсант!

Углубившись в лес, мы вскоре действительно наткнулись на высоченную стену из красного кирпича. Преодолеть ее без пожарной лестницы нечего было и пытаться, а каким-то образом загнать в чащу пожарную машину – тем более. Но Фишер, похоже, все спланировал. Он сложил ладони у рта рупором и жалобно протявкал: «Хау! Хау! Хау!». Затем развязал мешок, запустил в него руку, к чему-то прислушался и тихо произнес: «Замри, Иннокентий. Молчи и жди сигнала!». Вскоре за оградой раздались новые звуки – словно бы кто-то наверху равномерно встряхивал мокрые простыни. Две крылатые тени зависли над стеной. По силуэтам я узнал длиннохвостых неясытей, они же Strix uralensis, – довольно опасных сторожевых птиц.

Из базового курса орнитологии я помнил, что совы имеют способности к звукоподражанию, но в современном шоу-бизнесе не применяются: использовать этих хищных птиц в качестве носителей все равно что разводить медведей ради медвежатины. У неясытей по традиции служба иная: прежде всего охрана военных баз, полигонов и прочих запретных зон. Раньше я не знал, что в этом списке есть и дачные поселки, а теперь знаю. У меня зачесался кончик носа, но я боялся шевельнуться. Хотя дневное зрение у сов неважное, они могут реагировать даже на медленно движущиеся предметы и атакуют чужаков на слух. Однако они равнодушны к неподвижным и бесшумным объектам – будь то забор, пень, камень, окаменевший Кеша Ломов или соседняя статуя в виде Фишера с детской рогаткой и двумя воланчиками наизготовку…